"Я устал качать из себя слова и мысли, чувствовать, чувствовать, чувствовать до изнеможенья, до тупости, без пользы и прока, без радости для кого бы то ни было, без смысла. Я устал бегать мест, где дают, где получаешь мысль за мысль, где можно глядеть и слушать, потому что другой так же не щадит своих сил, как и ты, и так же, как ты, устроен и тем же несчастен. Я устал отказываться от родства, от свободы и прочего, что перебрать и припомнить мне сейчас мешает огорченье.
Усыпи меня глубоко, чтобы спало во мне всё, кроме того последнего волоска, который отделяет жизнь от смерти, одари речью волосок и он скажет: жертвы, уступки, ошибки.
Но только проснется всё остальное, оно покроет своей музыкой эти три слова, волоска не станет слышно, и однако вся эта пробудившаяся музыка будет сама сплошь: жертва, уступка, ошибка.
Как ты легко негодуешь и отшатываешься. И как редко и как трудно ты даешь. Родная, я люблю тебя, пожалей меня и напиши."
Это Боринька Пастернак писал своей жене Женичке в 1924 году. Честно, в их письмах осталась магия. Я не говорю про этот конкретный отрывок, он меня прострелил при прочтении, как это бывает с чем-то пронзительным, которое вдруг внезапно пялит глаза на тебя из обыденного мира. У них там сыночка, родня, куда поехал папа Леонид, что там посмотрел, выгоняют из квартиры, в Госиздате денег не дают, бытовуха страшная, и тут посреди этой жизни вдруг такой излом. А как ругаются, а эта чертовка Цветаева, и усталость Женички, и скучает Боринька. Это сильно, правда, обещаю.